ИСТИННЫЙ КРОВОПИВЕЦ.

Я всем добра желаю! И ненавидящим, и обидящим - всем! - Я, брат, прямик! Неправды не люблю, а правду - и другим выскажу, и сам выслушаю! - Я всякое дело на чистоту вести люблю! - Терпеть не могу лжи! С правдой родился, с правдой жил, с правдой и умру!..

Вслушайтесь в эти слова. На первый взгляд может показаться, что их произносит очень добрый, очень честный человек. Но слишком сладкие интонации заставляют нас насторожиться. ...Сижу я смирнехонько да тихохонько, сижу, ничего не говорю, только думаю, как бы получше да поудобнее, чтобы всем на радость да на утешение... - поет свою песню Порфирий Владимирыч, и за его слащавыми речами все явственнее ощущаются бессердечие, ложь, предательство.

^{_{1 Иуда Искариот - легендарный предатель Христа. Имя Иуды стало нарицательным.}}

Основное в образе Иудушки - разительное несоответствие между словом и делом. Он зудил, надоедал, томил, тиранил людей целым потоком бездельных слов, источал из себя целые массы словесного гноя. В его бесконечных речах - выражения из церковных книг, ходячие, затасканные пословицы, нежные заверения в родственных чувствах. Обилие уменьшительных и ласкательных форм, интонации жалобных или умильных причитаний придают его праздным речам приторный характер, чем-то напоминающий речи Манилова. Но в отличие от прекраснодушного гоголевского героя Иудушка своими сладкими речами прикрывает преступные действия.

В Головлево приезжает сынок Петенька (Порфирий Владими-рыч только так называет своих детей: Петенька, Володенька). Он умоляет отца о помощи - речь идет о жизни или смерти. Но слышит отказ. Совершается одно из многочисленных умертвий. Стена ненависти встает между отцом и сыном. Но прислушайтесь к.речам нежного родителя: Каково почивал? Постельку хорошо ли постлали? Клопиков, блошек не чувствовал ли? - беспокоится Иудушка. Отказывая сыну в помощи, он прячется за пустые слова: Сам напутал - сам и выпутывайся. Любишь кататься - люби и саночки возить. Так-то, друг... - Подумайте, однако ж, что со мной будет! - в отчаянии молит сын. И слышит в ответ: А что богу угодно, то и будет.

Иудушкой, кровопивушкой еще в детстве прозвал брата Степка-балбес. С младенческих лет любил Порфиша приласкаться к милому другу маменьке, украдкой поцеловать ее в плечико, а иногда и слегка понаушничать. Обстановка деспотизма и рабства превратила Порфирия в лицемера, в подхалима. Он напоминает Молчалина, Подхалюзина. Но Порфирий Головлев особенно страшен. Недаром, когда он был еще ребенком, мать смотрела на него с сомнением. И сама понять не могу, что у него за глаза такие,- рассуждала она иногда сама с собою, - взглянет - ну, словно вот петлю закидывает. Так вот и поливает ядом, так и подманивает!

Прослужив более тридцати лет в тусклой атмосфере департамента, он приобрел все привычки и вожделения закоренелого чиновника... А затем, поселившись в деревне и ведя жизнь помещика, Порфирий Владимирыч окончательно превратился в кровопийцу. С именем бога на устах, крестясь и благословляя, Иудушка по закону грабит крестьян, толкает на верную гибель сыновей, разоряет милого друга маменьку. Сатирик подробно изображает мимику, жесты, выражение глаз Иудушки, всматривается в это паскудное лицо, различая в нем признаки растления и выморочности. Вот он извивается у постели умирающего братца; любезно хихикает, калякая с умирающей маменькой, а та в ужасе молчит и жмется под одеялом; вот он смотрит маслеными глазами, погано распустив при этом губы, на красивую пле-мяннушку Анниньку. Решив отправить своего незаконного сына в воспитательный дом, на верную гибель, он появляется перед нами в таком обличье: Лицо у него было бледно, но дышало душевным просветлением; на губах играла блаженная улыбка; глаза смотрели ласково, как бы всепрощающе; кончик носа, вследствие молитвенного угобжения слегка покраснел. Однако опытная холопка Головлевых Улитушка с первого взгляда на лицо Иудушки поняла, что в глубине души его решено предательство.

За этой елейной внешностью святоши нет-нет да и проглянет подлинный лик хищника, кровопийцы - осклабляющееся, слюнявое лицо Иудушки, все словно маслом подернутое, все проникнутое каким-то плотоядным внутренним сиянием.