ДОБРОЛЮБОВ В СОВРЕМЕННИКЕ

В романе «Пролог пролога» Чернышевский рассказал о том, какое впечатление произвели на  него эта статья и ее автор. «Вчера, вечером, приносят статью,- небольшую,- читаю; вижу, совсем не то, что у всех дураков,- читаю, думаю: неужели наконец попадается человек со смыслом в голове.- Читак.,- так, так, должно быть, со смыслом в голове.- Ну, а потом стал говорить с ним... Проговорили с ним часов до трёх. Это - человек, со смыслом человек. Будет работать... Замечательная сила ума... Пишет превосходно... сжато, легко, блистательно... Все понимает, как следует».

В 1857 г. Добролюбов окончил институт и мог, к великой радости Чернышевского, с головой уйти в журнальную работу. Чернышевский называл его самым сильным талантом в «Современнике» и отмечал, что «ещё в 1858 году Добролюбов имел уже преобладающее влияние в журнале».

Уже осенью 1857 г. Добролюбов стал во главе наиболее важного в то время отдела журнала - критико-библио-графического, и Чернышевский сказал ему: «Пишите, о чём хотите, сколько хотите, как сами знаете. Толковать с вами нечего. Достаточно видел, что вы правильно понимаете вещи... Вы единственный человек, который правильно судит о положении нашего общества».

Человек исключительной принципиальности, Добролюбов, как вспоминает близко знавшая его А. Я. Панаева, «очень заботился, чтобы ни одна фраза не противоречила направлению журнала».

Без любимого дела, которому он отдавал все свои силы, Добролюбов не представлял себе жизни. «Если бы мне сказали,- говорил он,- что я могу дожить до глубокой старости, но с условием бросить журнал, я, не колеблясь, предпочёл бы лучше прожить до 30 лет, но не бросать свою журнальную деятельность».

Статьи Добролюбова учили мыслить и жить. Для разночинной интеллигенции он был признанным наставником и руководителем. «Белинский и Добролюбов - это мои нравственные учители»,- говорил, например, писатель Ф. М. Решетников.

«Мужицкий демократ», убеждённый революционер, Добролюбов беспощадно разоблачал всё узкое, фальшивое, классово-эгоистическое в современном ему общественном устройстве и литературе. Ему приходилось действовать в условиях жестокой цензуры, прибегать к иносказаниям и умолчаниям, иесёженадо признать, как писал Ленин, «что даже в крепостной России Добролюбов и Чернышевский умели говорить правду то молчанием о манифесте 19 февраля 1861 г., то высмеиванием и шельмованием тогдашних либералов». Как лермонтовский Мцыри, «он знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть», жил в постоянном ожидании скорой крестьянской революции, с мучительным нетерпением звал её и готовился к ней.

В суровой ночи николаевского и александровского царствований он провидел рассвет, наступление «настоящего дня», как называл Добролюбов революцию: «Придёт же он, наконец, этот день. И, во всяком случае, канун недалёк от следующего за ним дня: всего-то какая-нибудь ночь разделяет их...»

«Желанная и святая» революция пришла гораздо позднее; Добролюбов умер, не дождавшись её, но, умирая, он знал, что сделал «благое дело» среди царившего зла, и с полным правом сказал о себе:

Милый друг, я умираю, Оттого что был я честен, Но зато родному краю, Верно, буду я известен.

Смерть Добролюбова была великой утратой. Это прекрасно понимал Чернышевский, который любил Добролюбова, как сына. «Я - тоже полезный человек, но лучше бы я умер, чем он. Лучшего своего защитника потерял в нём русский народ»,- писал Чернышевский. То же чувство мужественной скорби выразил и Некрасов в замечательном стихотворении «Памяти Добролюбова»:

Но слишком рано твой ударил час, И вещее перо из рук упало. Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало!