ГАВРИК И ПЕТЯ

Из повести «Белеет парус одинокий» - В. П. Катаев.

I. ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ

Надвигались события. Казалось, что они надвигаются страшно медленно. В действительности они приближались с чудовищной быстротой курьерского поезда.

Бродя целыми днями по городу, Гаврик не мог не чувствовать приближения событий.

По улицам, качаясь на новеньких костылях, ходили обросшие бородой раненые .

Приезжавшие из центральной России мастеровые приносили слухи о всеобщей стачке. В толпах возле университета и высших женских курсов говорили о свободе. В толпах возле завода Гена говорили о вооружённом восстании.

1. В повести рассказывается о событиях 1905 года. В октябре под руководством большевиков рабочие провели всеобщую стачку (забастовку). Царь, сильно напуганный ростом революции, издал манифест (здесь в смысле: торжественное обращение), обещая в нём народу свободу. Большевики призывали рабочих и крестьян не верить в манифест и продолжать борьбу. Во многих городах во время подготовки к вооружённому восстанию были созданы боевые отряды и дружины.
2. Автор имеет в виду раненых, вернувшихся с войны 1904 г., которую вела царская Россия с Японией.
3. Мастеровые - так называли до Великой Октябрьской революции фабрично-заводских рабочих.

Едва Петя, миновав Куликово поле, вышел на Новорыбную, где находилась гимназия, как он сразу заметил, что в городе происходит какое-то важное, торжественное и чрезвычайно радостное событие.

Несмотря на ранний час, улицы были полны народа. Вид у всех был крайне возбуждённый и деловитый, хотя никто никуда не торопился. По большей части люди стояли кучками возле ворот и задерживались на углах, окружая киоски Всюду разворачивались газеты, сразу становившиеся под мелким дождиком ещё более серыми.

Гимназия оказалась закрытой. Навстречу бежали весёлые гимназисты. Гимназический дворник в белом фартуке поверх зимнего пальто с барашковым воротником протягивал вдоль фасада, между деревьями, тонкую проволоку. Значит, вечером будет иллюминация!

- Послушайте, - спросил Петя у дворника, - что сегодня?

- Свобода, - ответил дворник, как показалось мальчику, несерьёзно.

- Нет, кроме шуток.

-Какие могут быть шутки? Говорю - свобода.

- Как это- свобода?

- А так само, что вы сегодня свободно можете идти домой, потому что уроков не будет. Отменяются.

Петя обиделся.

- Послушайте, дворник, я вас серьёзно спрашиваю,- строго сказал он, изо всех сил поддерживая достоинство гимназиста одесской пятой гимназ ии.

- А я вам серьёзно говорю, что идите себе домой к родителям, которые вас ждут не дождутся, и не путайтесь у занятого человека под ногами.

Вконец обиженный, мальчик побрёл домой.

Людей на улице становилось всё больше и больше. Мелькали студенческие фуражки, каракулевые муфточки курсисток, широкополые шляпы вольнодумцев. Несколько раз Петя услышал не совсем понятное слово «свобода».

Наконец, на углу Канатной его внимание привлекла небольшая толпа возле бумажки, наклеенной на дощатый забор дровяного склада.

Петя пробрался вперёд и прочёл по-печатному следующее:

Высочайший манифест

Мальчик заметил, что почти каждый подходивший к афишке первым долгом отыскивал в ней в середине место, которое почему-то всем особенно нравилось. Это место каждый непременно читал вслух и с торжеством оборачивался к остальным, восклицая:

- Эге! Действительно - чёрным по белому: даровать... свободу.

При этом некоторые, не стесняясь тем, что находятся на улице, кричали «ура» и целовались.

II. ТЯЖЁЛЫЙ РАНЕЦ.

Несмотря на объявленную царём «свободу», беспорядки усиливались. Почта работала плохо. Отец перестал получать из Москвы газету «Русские ведомости» и сидел по вечерам молчаливый, расстроенный, не зная, что делается на свете и как надо думать о событиях.

Приготовительный класс распустили на неопределённое время. Петя целый день болтался без дела. За это время он успел проиграть Гаврику в долг столько, что страшно было подумать.

• В предыдущих главах повести рассказано о том, что Гаврик и Петя увлекались азартной игрой в «ушки» («ушками» дети называли металлические пуговицы). Петя, проиграв Гаврику много ушек, написал бабушке письмо с просьбой прислать дедушкин виц-мундир (военный мундир), надеясь срезать с него пуговицы. С большим нетерпением Петя ожидал посылку.

Однажды пришёл Гаврик и, зловеще улыбаясь, сказал:

- Ну, теперь ты не ожидай так скоро своих ушек. На днях пойдёт всеобщая.

Может быть, ещё месяц тому назад Петя не понял бы, о чём говорит Гаврик. Но теперь было вполне ясно: раз «всеобщая» - значит «забастовка».

Сомневаться же в достоверности Гавриковых сведений не приходилось. Петя уже давно заметил, что на Ближних Мельницах всё известно почему-то гораздо раньше, чем в городе. Это был нож в сердце...

- Как же будет насчёт долга? -спросил Гаврик настойчиво.

Дрожа от нетерпения поскорее начать игру, Петя поспешно дал честное благородное слово и святой истинный крест, что завтра, так или иначе, непременно расквитается.

- Смотр и! А то - знаешь... - сказал Гаврик, расставив по-матросски ноги в широких бобриковых штанах лилового, сиротского цвета.

Ходить по улицам было опасно, но всё же Гаврик обязательно появлялся и, остановившись посредине двора, закладывал в рот два пальца. Раздавался великолепный свист. Петя торопливо кивал приятелю в окно и бежал чёрным ходом вниз.

- Получил ушки? - спрашивал Гаврик,

- Честное благородное слово, завтра непременно будут! Святой истинный крест! Последний раз.

В один прекрасный день Гаврик объявил, что ждать больше не желает. Это значило, что отныне Петя, как несостоятельный должник, поступает к Гаврику в рабство до тех пор, пока полностью не расквитается. Таков был жёсткий, но совершенно справедливый закон улицы.

Гаврик слегка ударил Петю по плечу, как странствующий рыцарь, посвящающий своего слугу в оруженосцы.

- Теперь ты скрозь будешь со мною ходить, - добродушно сказал он и прибавил строго: - Вынеси ранец,

- Зачем... ранец?

- Чудак-человек, а ушки в чём носить?

И глаза Гаврика блеснули весёлым лукавством.

По правде сказать, Пете весьма улыбалась перспектива такого весёлого рабства: ему давно уже хотелось побродяжничать с Гавриком по городу. Но дело в том, что Пете ввиду событий самым строжайщим образом было запрещено выходить за ворота. Теперь же совесть его могла оставаться совершенно спокойной: он здесь ни при чём, такова воля Гаврика, которому он обязан беспрекословно подчиняться. И рад бы не ходить, да нельзя: такие правила.

Петя сбегал домой и вынес ранец.

- Надень,-сказал Гаврик.

Петя послушно надел. Гаврик со всех сторон осмотрел маленького гимназиста в длинной, до пят, шинели, с пустым ранцем за спиной. По-видимому, он остался вполне доволен, -

Билет гимназический есть?

- Есть!

- Покажь!

Петя вынул билет. Гаврик его раскрыл и по складам прочёл первые слова: «Дорожа своею честью, гимназист не может не дорожить честью своего учебного заведения...»

- Верно, - заметил он, возвращая билет. - Сховай2. Может, сгодится.

Затем Гаврик повернул Петю спиной и нагрузил ранец тяжёлыми мешочками ушек.

- Теперь мы всюду пройдём очень свободно,- сказал Гаврик, застёгивая ранец, и с удовольствием хлопнул по его телячьей крышке.

1. Скрозь - повсюду.
2. Сховай, сгодится - спрячь, пркгодится
3. Бобриковые штаны - штаны из грубого сукна.

Петя не вполне понял значение этих слов, но, подчиняясь общему уличному закону - поменьше спрашивать и побольше знать, - промолчал. Мальчики осторожно вышли со двора.

Так начались их совместные странствования по городу, охваченному беспорядками.

С каждым днём ходить по улицам становилось всё более опасно. Однако Гаврик не прекращал своей таинственной увлекательной жизни странствующего чемпиона. Наоборот. Чем в городе было беспокойнее и страшнее, тем упрямее лез Гаврик в самые глухие, опасные места. Иногда Пете даже начинало казаться, что между Гавриком и беспорядками существует какая-то необъяснимая связь.

С утра до вечера мальчики шлялись по каким-то чёрным ДЕОрам, где у Гаврика были с тамошними мальчиками различные дела по части купли, продажи и мены ушек. В одних дворах он получал долги. В других - играл. В третьих - вёл загадочные расчёты со взрослыми, которые, к крайнему Петиному изумлению, по-видимому, так же усердно занимались ушками, как и дети.

Таща на спине тяжёлый ранец, Петя покорно следовал за Гавриком повсюду. И опять в присутствии Гаврика город волшебно оборачивался перед изумлёнными глазами Пети проходными дворами, подвалами, щелями в заборах, сараями, дровяными складами, стеклянными галереями, открывая все свои тайны,

Петя видел ужасающую и вместе с тем живописную нищету одесских трущоб, о существовании которых до этого времени не имел ни малейшего представления.

Прячась в подворотнях от выстрелов и обходя опрокинутые поперёк мостовой конки, мальчики колесили по городу, посещая самые отдалённые его окраины.

Благодаря Петиной гимназической форме им без труда удавалось проникать в районы, оцепленные войсками и полицией. Гаврик научил Петю подходить к начальнику заставы и жалобным голосом говорить:

- Господин офицер, разрешите нам перейти на ту сторону, мы с товарищем живём вон в том большом сером доме, мама, наверное, сильно беспокоится, что нас так долго нет.

Вид у мальчика в форменной шинели, с телячьим ранцем за плечами был такой простодушный и приличный, что обыкновенно офицер, не имевший права никого пропускать в подозрительный район, делал исключение для двух испуганных детишек.

- Валяйте, только поосторожней! Держитесь возле стен. И чтоб я вас больше не видел! Брысь!

Таким образом мальчики всегда могли попасть в любую часть города, совершенно недоступную для других.

Несколько раз они были на Малой Арнаутской в старом греческом доме с внутренним двором. Там был фонтан в виде пирамиды губчатых морских камней, с зелёной железной цаплей наверху. Из клюва птицы в былые времена била вода.

Гаврик оставлял Петю на дворе, а сам бегал куда-то вниз, в полуподвал, откуда приносил множество мешочков с необыкновенно тяжёлыми ушками. Он поспешно набивал ими Петин ранец, и мальчики быстро убегали из этого тихого двора, окружённого старинными покосившимися галереями.

Мальчики заходили в порт, на Чумку, в Дюковский сад, на Пересыпь, на завод Гена. Они побывали всюду, кроме Ближних* Мельниц1.

На Ближние Мельницы Гаврик возвращался один после трудового дня. Тётя и папа сошли бы, вероятно, с ума, если бы только могли себе представить, в каких местах побывал за это время их Петя.

III. БОМБА

Но вот однажды настал конец этой восхитительной, но жуткой бродячей жизни.

В этот памятный день Гаврик пришёл раньше обыкновенного, и мальчики тотчас отправились в город.

У Гаврика было серое, необычайно собранное, неподвижное лицо с пёстрыми от холода, крепко сжатыми губами. Он быстро и валко шёл, глубоко засунув руки в карманы своих широких бобриковых штанов, - маленький, сгорбившийся, решительный. Только в его прозрачных, как у дедушки, стоячих глазах мелькало иногда недоброе оживление. Петя еле поспевал за своим другом. Мальчики почти бежали по улице, безлюдной, как во сне.

Напряжённое ожидание чего-то висело в сером воздухе. Шаги звонко раздавались по плитам тротуара. Под каблуком иногда ломалось оконное стекло льда, затянувшего пустую лужу.

Вдруг где-то далеко, в центре, раздался лёгкий грохот. Можно было подумать, что везли на ломовике пирамиду пустых ящиков и внезапно они развязались и рухнули на мостовую.

Гаврик остановился, прислушиваясь к слабому шуму эха.

- Что это? - шёпотом спросил Петя. - Ящики?

- Бомба, - сухо и уверенно сказал Гаврик. -

Когось трахнули.

Через два квартала навстречу мальчикам из-за угла выбежала женщина с корзиной, из которой сыпались древесный уголь и айва.

- Ой, господи Иисусе Христе, ой, мать пресвятая богородица...- бессмысленно повторяла женщина, стараясь дрожащей рукой натянуть сбившийся с головы платок. - Ох, господи, что же это делается? На кусочки разорвало...

- Где?

- На Полицейской... Вот так я иду, а вот так он едет... И как рванёт... На мелкие кусочки... Господи, помилуй... Лошадей поубивало, экипаж на мелкие кусочки...

- Кого?

- Пристава ... С Александровского участка... Вот так - я, а вот так - он... А тот боевик - напротив, и у него в руках, представьте себе, обыкновенный пакетик, даже завёрнутый в газету...

- Поймали?

- Боевика-то? Куда там! Как бросились все в разные стороны- его и след простыл... боевика-то... Говорят, какой-то переодетый матрос...

Женщина побежала дальше. Несмотря на всю свою суровую сдержанность, Гаврик схватил Петю за плечо и притопнул ногами.

- Это того самого, который деда бил кулаком по морде,- быстро, горячо зашептал он. - А пускай не даёт волю своим рукам. Верно?

- Верно, - сказал Петя, холодея.

В этот день мальчишки два раза заходили на Малую Арнаутскую улицу, во двор с фонтаном и цаплей.

В первый раз забрав «товар», как выразился Гаврик, они отправились на Александровский проспект, оцепленный войсками. Их без особого труда пропустили.

Пройдя несколько домов, Гаврик втащил Петю в какие-то ворота.

• 1 Когось - кого-то.

Мальчики прошли через большой безлюдный двор, мимо казачьей коновязи, по пустым обоймам и винтовочным гильзам, вбитым солдатскими сапогами в тугую, промёрзлую землю.

Мальчики спустились в подвал и долго шли в сырой темноте мимо дровяных сараев, пока не вышли на другой двор. Из этого двора узкой щелью между двумя высокими и мрачными кирпичными стенами можно было пробраться ещё в один двор.

Как видно, Гаврик хорошо знал здесь все ходы и выходы.

Щель была такая узкая, что Петя, пробираясь за Гавриком, то и дело царапал ранец о стены. Наконец, они выбрались на этот третий двор, узкий, высокий и тёмный, как цистерна.

Судя по тому, как долго пришлось сюда пробираться и сколько сделали поворотов и зигзагов, дом этого двора выходил на какую-то другую улицу. Весь двор был усеян битым стеклом и штукатуркой. Окна дома, окружавшего двор, были плотно закрыты ставнями. Казалось, что дом необитаем.

Гулкая тишина стояла вокруг.

Но за этой тишиной, по ту сторону дома, на незнакомой улице, не столько слышался, сколько угадывался тревожный шум какого-то движения.

Кроме того, сверху, будто с неба, изредка хлопали громкие выстрелы, наполняя двор колодезным шумом. Петя прижался ранцем к стене, и, дрожа, зажмурился, Гаврик же не торопясь вложил в рот два пальца и свистнул.

Где-то наверху стукнул ставень, и раздался голос:

- Сейчас!

Через минуту, показавшуюся Пете часом, из двери чёрного хода выскочил красный, потный человек без пальто, в пиджаке, испачканном мелом.

Петя увидел и ахнул. Это был Терентий.

- Давай, давай, давай! - бормотал Терентий , обтирая рукавом мокрое лицо.

Не обращая внимания на самого Петю, он бросился к его ранцу.

- Давай скорей! Спасибо, в самый раз! А то у нас ни черта не осталось.

Он нетерпеливо расстегнул ремешки, сопя, переложил мешочки из ранца в карманы и бросился назад, успев крикнуть:

- Пущай Иосиф Карлович сей же час присылает ещё. Тащите, что есть. А то не продержимся.

- Ладно, - сказал Гаврик, - принесём.

Тут под крышу ударила пуля, и на мальчиков посыпался розовый порошок кирпича.

Они поспешили той же дорогой назад, на Малую Арнаутскую, и взяли новую партию «товара». Ранец на этот раз был так тяжёл, что Петя его еле тащил.

Теперь мальчик, конечно, прекрасно понимал уже, какие это ушки. В другое время он бросил бы всё и убежал домой. Но в этот день он, охваченный до самого дна души азартом опасности, гораздо более могущественным, чем азарт игры, ни за что не согласился бы оставить товарища одного. К тому же он не мог отказаться от славы Гаврика. Одна мысль, что он будет лишён права рассказывать потом о своих похождениях, сразу заставила его пренебречь всеми опасностями.

Гаврик и Петя отправились обратно. Но как изменился за это время город! Теперь он кипел.

Улицы то наполнялись бегущим в разные стороны народом, то вдруг пустели мгновенно, подметённые железной метёлкой залпа.

Мальчики подходили уже к заставе, как вдруг Гаврик схватил Петю за руку и быстро втащил в ближайшую подворотню.

- Стой!

- Что?

Не выпуская Петиной руки, Гаврик осторожно выглянул из ворот и тотчас отвалился назад, прижавшись спиной к стене под чёрной доской с фамилиями жильцов.

- Слышь, Петька... Дальше не пройдём... Там ходит тот самый чёрт, который мне ухи крутил... Смотри...

Петя на цыпочках подошёл к воротам и выглянул. Возле заставы, мимо вывернутых чугунных решёток сквера и винтовок, составленных в козлы, по мостовой прогуливался господин в драповом пальто и каракулевой шляпе пирожком. Он повернулся, и Петя увидел бритое, грубое лицо с мясистым носом. Что-то было в этом незнакомом лице очень знакомое. Где-то Петя его уже видел. Но где? Что-то мешало мальчику вспомнить. Может быть, мешала синева над верхней губой? И вдруг он вспомнил. Конечно, это был тот самый усатый с парохода «Тургенев», но только бритый, без усов. Он тогда врезался в память на всю жизнь. Петя узнал бы его - из тысячи даже бритых.

- Усатый,- прошептал Петя, становясь рядом с Гавриком, ранцем к стене.- Который ловил матроса. Только теперь без усов. Помнишь, я тебе говорил, а ты ещё смеялся.

- Ишь, побрился, чтоб не узнали... Он меня знает, как облупленного, - сказал Гаврик с досадой.- Ни. за что не пройдём.

- А может, пройдём?

- Смеёшься?

Гаврик выглянул из ворот.

- Ходит...

Гаврик сжал кулачок и стал со злостью грызть костяшки пальцев.

- А они тама сидят и дожидаются... У, дракон!

В наступившей на минуту полной и глубокой тишине восстания слышались отдалённые выстрелы. Их шум перекатывался где-то по крышам города.

- Слышь, Петька, - сказал вдруг Гаврик, - понимаешь, они тама сидят и даром дожидаются ... без товара... Их тама всех перестреляют, очень просто... А я не могу идтить, потому что этот чёрт непременно за мной прилипнет!

Злые слёзы закипели на глазах Гаврика. Он сильно потянул носом, высморкался в землю и сердито посмотрел Пете в глаза.

- Чуешь , что я тебе говорю?

-.Чую, - одними губами проговорил Петя, бледнея от этого сердитого, дружеского, настойчивого и вместе с тем умоляющего взгляда товарища.

- Сможешь пойтить один? Не сдрейфишь?

От волнения Петя не мог выговорить ни слова. Он крупно глотнул, кивнул головой. Воровато озираясь по сторонам и выглядывая из ворот, Гаврик стал набивать Петины карманы своими мешочками.

- Слышь, всё отдашь, весь товар. И что в ранце, отдашь, и что в карманах. А если поймаешься, молчи и отвечай, что нашёл на улице и ничего не знаешь. Понял?

- Понял.

- Как только отдашь, так беги сюда обратно, я тебя буду тута дожидаться, в воротах. Понял?

- Понял.

С неудобно раздутыми карманами Петя, почти ничего не сознавая от страха и волнения, подошёл к заставе.

1. Даром дожидаются - напрасно, зря дожидаются.
2. Чуешь - слышишь.
3. Терентий - старший брат Гаврика, рабочий-большевик..
4. Пристав-в царское время начальник полицейского участка в городе.
5. Боевик - член боевой рабочей дружины.

И совершенно натуральные слёзы брызнули из его глаз, катясь по замурзанным пухлым щёчкам. Усатый с отвращением посмотрел на маленькую фигурку приготовишки и взял Петю за ранец.

Он подвёл мальчика к обочине мостовой и слегка поддал коленом.

- Жарь!

Не чувствуя под собой ног, Петя побежал к известному дому.

IV. ШТАБ БОЕВИКОВ.

Мальчик шмыгнул в ворота, стал пробираться через двор.

Проходя здесь час тому назад с Гавриком, Петя не испытывал особенного беспокойства. Тогда он чувствовал себя под надёжной защитой друга, ловкого и опытного. Избавленный от необходимости думать самому, он был всего лишь послушным спутником, лишённым собственной воли. За него думал и действовал другой, более сильный.

Теперь мальчик был совершенно один. Он мог рассчитывать только на самого себя и ни на кого больше.

И тотчас в отсутствие Гаврика мир стал вокруг Пети грозным, громадным, полным скрытых опасностей.

Опасность пряталась в каменных арках внутренней галереи, среди зловещих ящиков и старой, поломанной мебели. Она неподвижно стояла посредине двора за шелковицей , ободранной зубами лошадей. Она выглядывала из чёрной дыры мусорного ящика.

Все вещи вокруг мальчика приобретали преувеличенные размеры. Громадные казачьи лошади теснились, напирая на Петю золотисто-атласными танцующими крупами. Чудовищные хвосты со свистом били по ранцу.

Чубатые казаки в синих шароварах с красными лампасами прыгали на одной ноге, вдев другую в стремя.

- Справа-а по три-и-и! - кричал голос хорунжего . Вырванная из ножен шашка зеркальной дугой повисла в воздухе над приплюснутыми набекрень фуражками донцов. Петя спустился в подвал.

Он долго шёл ощупью в душном, но холодном мраке, дыша пыльным воздухом сараев. Ужас охватывал мальчика всякий раз, когда его ресницы задевала паутина, казавшаяся крылом летучей мыши.

Наконец, он выбрался на второй двор. Здесь было пусто. Только сейчас, среди этой небывалой пустоты, в полной мере ощутил Петя своё страшное одиночество. Он готов был броситься назад, но тысячи вёрст и тысячи страхов отделяли его от улицы, от Гаврика.

В щели между вторым и третьим дворами стояла такая немыслимая тишина, что хотелось изо всех сил кричать, не щадя горла. Кричать отчаянно, страстно, исступлённо, лишь бы только не слышать этой тишины.

Такая тишина бывает лишь в промежутке между двумя выстрелами.

Теперь надо было сунуть в рот пальцы и свистнуть. Но вдруг Петя сообразил, что не умеет свистеть в два пальца. Плевать сквозь зубы давно научился, а свистеть нет. Не сообразил. Забыл.

Мальчик неловко вложил в рот пальцы и дунул, но свиста не вышло. В отчаянии он дунул ещё раз, изо всех сил. Ничего. Только слюни и шипение.

Тогда Петя собрал все свои душевные силы и, зажмурившись, крикнул:

- Э-э!

Голос прозвучал совсем слабо. Но гулкое эхо тотчас наполнило пустую цистерну двора.

Однако никто не откликнулся. Тишина стала ещё страшней.

Вверху что-то оглушительно щёлкнуло, и вниз полетело колено сбитой водосточной трубы, увлекая за собой куски кирпича, костыли, извёстку.

- Э-э! Э-э! Э-э! - закричал мальчик изо всей мочи. Наверху приоткрылся ставень, и выглянуло незнакомое лицо.

- Чего кричишь? Принёс? Беги сюда наверх! Живенько! И лицо скрылось.

Петя в нерешительности оглянулся. Но он был совершенно один, и не с кем было посоветоваться. Вверху опять щёлкнуло, и вниз полетел большой кусок штукатурки, разбившейся вдребезги у самых Петиных ног.

Съёжившись, мальчик бросился в дверь чёрного хода. Путаясь в полах слишком длинной, сшитой «на рост», шинели, он стал взбираться по гремучей железной лестнице наверх.

- Давай, давай, давай! - кричал сверху сердитый голос. Тяжёлый ранец больно колотил по спине. Раздутые карманы

стесняли шаг. Сразу стало жарко. Фуражка внутри стала горячая и мокрая. Пот лился на брови, на глаза. Лицо пылало.

А раздражённый, умоляющий голос продолжал кричать сверху:

- Давай! Давай же, ну тебя к чёрту!

Едва Петя, тяжело дыша и даже высунув от напряжения язык, добрался до площадки четвёртого этажа, как его сразу схватил за плечи человек в хорошем, но грязном пальто с барашковым воротником, без шапки, с мокрыми волосами, прилипшими ко лбу.

Его франтоватые усики и бородка совершенно не соответствовали воспалённому простому, курносому лицу, осыпанному извёсткой.

Отчаянные, весёлые и вместе с тем как бы испуганные глаза жарко блестели под побелевшими от извёстки колосистыми бровями. У него был вид человека занятого какой-то очень трудной и, главное, очень спешной работой, от которой его оторвали.

Он ужасно торопился назад. Он схватил Петю сильными руками за плечи.

Мальчику показалось, что сейчас его будут трясти, как папа в минуты ярости. Петя даже присел от страха. Но человек ласково заглянул в глаза.

- Принёс? - торопливым шёпотом спросил он и, не дожидаясь ответа, втащил мальчика в пустую кухню какой-то квартиры, в глубине которой - Петя сразу это почувствовал - делалось что-то громадное и страшное, что обычно в квартире делаться не может.

Человек бегло осмотрел Петю и сразу же, не говоря ни слова, полез в его оттопыренные карманы. Он торопливо стал вытаскивать из них грузные мешочки. Петя стоял перед ним, расставив руки.

Что-то было в этом незнакомом человеке с усиками и бородкой очень знакомое. Несомненно, где-то Петя его уже видел. Но где и когда?

Мальчик изо всех сил напрягал память, но никак не мог вспомнить. Что-то ему мешало, сбивало с толку. Может быть, усики и бородка?

Между тем человек проворно вытащил из карманов мальчика все четыре мешочка.

- Всё? - спросил он.

- Нет, ещё есть в ранце.

- Молодец мальчик! - закричал человек. - Ай, спасибо! А ещё гимназист!

Он в знак восторга крепко взялся за козырёк Петиной фуражки и глубоко насунул её мальчику по самые уши.

И тут Петя увидел возле самого носа закопчённую, тухло пахнущую порохом коренастую руку с маленьким голубым якорем.

- Матрос! - воскликнул Петя.

Но в этот же миг в глубине квартиры что-то рухнуло. Рванулся воздух. С полки упала кастрюля. Матрос мягким, кошачьим движением бросился в коридор, успев крикнуть:

- Сиди тут!

Через минуту где-то совсем рядом раздалось подряд шесть отрывистых выстрелов. Петя поскорей сбросил ранец и стал его расстёгивать дрожащими пальцами.

В это время из коридора в кухню, шатаясь, вошёл Терентий. Он был без пиджака, в одной сорочке с оторванным рукавом. Этим рукавом была перевязана его голова. Из-под перевязки по виску текла кровь. В правой руке он держал револьвер.

Увидев Петю, он хотел что-то сказать, но махнул рукой и сперва напился воды, опрокинув лицо под кран.

- Принёс? - спросил он, задыхаясь, между двумя глотками воды, шумно бившей в его неправдоподобно белое лицо.--Где Гаврюшка? Живой?

- Живой.

Но, как видно, расспрашивать не было времени. Не вытирая с лица воду, Терентий тотчас стал доставать из ранца мешочки.

- Всё равно не удержимся, - бормотал он, еле держась на ногах. - Будем по крышам уходить... Они тама орудия ставят... А ты, мальчик, тикай, а то тебя здесь подстрелят... Тикай скорей. Спасибо, будь здоров.

Терентий присел на табурет, но тотчас встал и, обтирая револьвер о колено, побежал по коридору туда, откуда слышалось беспрерывное хлопанье выстрелов и звон разбивающихся стёкол.

Петя схватил лёгкий ранец и бросился к двери. Но любопытство всё-таки заставило его на минуту задержаться и посмотреть в глубину коридора. В раскрытую настежь дверь Петя увидел комнату, заваленную сломанной мебелью.

Посредине стены, оклеенной обоями с коричневыми букетами, Петя заметил зияющую дыру с обнажившейся решёткой дранки.

Несколько человек, припав к подоконникам высаженных окон, часто стреляли вниз из револьверов.

Петя увидел перевязанную голову Терентия и барашковый воротник матроса. Мелькали ещё какая-то чёрная косматая бурка и студенческая фуражка.

И всё это плыло и тонуло в синеватых волокнах дыма. .

Матрос стоял на одном колене у подоконника, на котором лежала стальная тумбочка, и поминутно высовывал наружу дёргающуюся от выстрела руку. Он кричал бешеным голосом:

- Огонь! Огонь! Огонь!

И среди всего этого движения, беспорядка, суеты, дыма лишь один человек - с жёлтым, равнодушным, восковым лицом и чёрцой дыркой над закрытым глазом - был совершенно спокоен.

Он неудобно лежал поперёк комнаты, лицом вверх, на полу, среди пустых обойм и гильз.

Разбитое пенсне, зацепившееся чёрным шнурком за его твёрдое белое ухо, лежало рядом на паркете, запудренном извёсткой. И тут же, на паркете, аккуратно стояла очень старая техническая фуражка с треснувшим козырьком.

Петя посмотрел на этого человека и вдруг понял, что это - труп.

Мальчик бросился назад. Он не помнил, как выбрался и добежал до подворотни, где его ждал Гаврик.

-  Ну как, отнёс?

- Отнёс.

Петя, захлебываясь, рассказал всё, что видел в страшной квартире.

- Они всё равно не удержатся... Будут уходить по крышам...- шептал Петя, тяжело дыша. - Там против них пушку ставят...

Гаврик побледнел и перекрестился. Первый раз в жизни Петя видел своего друга таким испуганным.

Совсем недалеко, почти рядом, ударил орудийный выстрел. Железное эхо шарахнуло по крышам.

- Пропало! - закричал Гаврик в отчаянии. - Тикай!

Мальчики выскочили на улицу и побежали по городу, в третий раз изменившемуся за это утро.

Теперь в нём безраздельно хозяйничали казаки. Всюду слышалось льющееся цоканье подков.

Чубатые сотни донцов, спрятанных во дворах, стремительно выскакивали из ворот, лупя направо и налево нагайками.

От них некуда было спрятаться: все парадные и ворота были наглухо заперты и охранялись нарядами войск и полиции. Каждый переулок представлял собой ловушку.

Остатки рассеянных демонстраций бежали врассыпную, куда глаза глядят, без всякой надежды на спасение. Казаки настигали, их и рубили поодиночке.

На Малой Арнаутской мимо мальчиков посередине мостовой пробежал кривоногий человек без пальто и шапки. Он держал под мышкой палку с красным флагом. Это был хозяин тира. Он бежал, прихрамывая и виляя, бросаясь то туда, то сюда.

Может быть, в другое время это могло бы вызвать в мальчиках удивление, но сейчас это вызывало только ужас.

Через каждые десять шагов Иосиф Карлович поворачивал назад страшно бледное, истерзанное лицо с безумными глазами. За ним дробной рысью мчались два донца.

Звонко выворачивались подковы, высекая из гранитной мостовой искры, бледные при дневном свете.

Через минуту Иосиф Карлович оказался уже между лошадьми. Он пропустил их, увернулся и, бросившись в сторону, схватился за ручку парадного.

Дверь была заперта. Он рвал её с отчаянием, он бил в неё изо всех сил ногами, ломился плечом. Дверь не поддавалась. Казаки повернули лошадей и въехали на тротуар.

Иосиф Карлович сгорбился, наклонил голову и обеими руками прижал к груди флаг. Блеснула шашка. Спина покачнулась. Пиджак лопнул наискось. Хозяин тира дёрнулся и повернулся.

На один миг мелькнуло его искажённое болью лицо с косо подрубленными бачками.

- Негодяи! Палачи! - страстно закричал он на всю улицу. - Долой самодержавие!

Но в тот же миг- резко и одновременно-блеснули две шашки. Он упал, продолжая прижимать знамя к раскрытой волосатой груди с синей татуировкой.

Один из донцов наклонился над ним и что-то сделал.

Через минуту оба казака мчались дальше, волоча за собой на верёвке тело человека, оставлявшее на мёртвенно-серой мостовой длинный красный, удивительно яркий след.

Из переулка хлынула толпа и разъединила мальчиков.

1. Хорунжий - но Великой Октябрьской революции младший офицерский чин в казачьих войсках.
2. Шелковица - дерево.