НАДСОН С.Я.  БОЯРИН БРЯНСКИЙ

Народное предание

Это предание распространено в Тверской губернии, в деревне Лакотцы.

За зеленым лесом зорька золотая

Гаснет, догорая алыми лучами;

С вышины лазурной ночка голубая

Смотрит вниз на землю звездами-очами,

Над рекой клубятся легкие туманы,

И бежит шалунья, нивы обвивая,

Пробуждая плеском сонные поляны,

Темный лес веселой струйкой оживляя.

Некогда над этой речкой голубою

Был боярский терем, мрачный и угрюмый.

Он стоял одетый зеленью густою,

Точно гордый витязь с затаенной думой.

На заре нередко тишина немая

Нарушалась песнью девичьей живою:

В тереме угрюмом, юность вспоминая,

Жил опальный кравчий с дочкой молодою.

Занятый мечтою о минувшем счастье,

Вспоминая сердцем прежние сраженья,

Нелегко боярин выносил ненастье,

Втайне ожидая царского прощенья.

Но года бежали - из Москвы нет вести,

Поседел боярин в горе и изгнаньи;

Постарел он в думе о боярской чести

И в глубоком, скрытом на душе, страданьи.

Между тем из прежней розовой малютки

Дочь его уж стала девушкой-красою.

На устах лукавых вечный смех да шутки,

Ясный взор сверкает жизнью молодою.

Чуть блеснет, бывало, зорька золотая

Над рекой, одетой утренним туманом,

Уж звенит и льется песня, не смолкая,

По лугам росистым и лесным полянам.

День пройдет в работе. Вечером ведется

Разговор про славу и былые брани.

Оживет боярин... сердце встрепенется,

Вспомнив про паденье и позор Казани.

Слушает Мария - грезы молодые

Битву ей рисуют яркими чертами...

А в окошко смотрят звезды золотые,

И луна сверкает бледными лучами.

За окном деревья, будто великаны,

Шевелят в раздумье темными ветвями;

Словно дым от пушек, белые туманы

Над рекой зеркальной носятся волнами.

И в ночном затишье слышатся ей звуки:

Стоны, плач, проклятья, страшный вопль страданья,

И порой как будто крик последней муки

За рекой раздастся в гробовом молчаньи.

С утром вновь смеются розовые губки,

И далёко слышны милый смех и шутки.

С утром - снова песни льются, не смолкая.

Так бежит неслышно молодость живая.

Уж пора и замуж отдавать Марию;

Загрустил боярин гордый и угрюмый

И не спал нередко ночи голубые,

Занятый всё той же неразлучной думой.

Часто проникало тайное сомненье

В грудь его больную злобною змеею:

Полно, не напрасно ль жаждет он прощенья,

Не забыт ли Брянский Русью и Москвою?

Может быть, другие стали там у трона;

Царский взор встречают, пьют из чаши царской;

Может быть, другие, царству оборона,

Сели в царской думе на скамье боярской?

Нет, не позабыты прежние сраженья,

Не забыт и Брянский, и гонец стрелою

В терем одинокий вестником прощенья

Прискакал однажды полночью глухою.

Ожил мрачный терем, - принялись за сборы,

Ожил и боярин и гонцу внимает:

Царь-де забывает старые раздоры

И тебя, боярин, снова призывает.

Рад боярин. Только дочь его Мария,

То узнав, поникла русой головою,

Как огнем, сверкнули глазки голубые

Горем и внезапной тайною тоскою.

Сердце молодое облилось в ней кровью,

Больно ей расстаться с тихою дубравой,

А еще больнее - с первою любовью,

С смелой, бесталанной головой кудрявой.

Уж давно в соседстве мелким дворянином

Жил Петруша Власов с матерью седою;

Жил он одиноко, скромным селянином,

Сам ходил по пашне за своей сохою.

Как слюбилась с парнем гордая Мария, -

Это знают только звезды золотые,

Звезды золотые, ноченьки глухие,

Да шалуньи-речки волны голубые.

И не видит Брянский, что ночной порою

Там, в светлице душной, тихо льются слезы,

И не знает Брянский, за кого с тоскою

В небеса несутся и мольбы и грезы.

Утомился Брянский и уснул глубоко.

Спит он и не знает, что его Мария

Убежать решилась от отца далеко

И покрыть позором волосы седые.

Злобно воет ветер, тучи нагоняя;

За угрюмым лесом дальний гром играет;

Уж давно погасла зорька золотая,

И седая полночь полог расстилает;

Из окна Марии нитью золотою

По волнам приветный огонек играет,

И давно Мария с тайною тоскою

Смотрит в сад и знака к бегству поджидает.

Каждый легкий шорох, каждое движенье -

Всё в ней вызывает муку ожиданья:

"Вот он... вот..."; но снова пролетит мгновенье,

И опять повсюду мертвое молчанье,

Только ветер с плачем шевелит ветвями

И кусты осоки над рекой качает,

Да река о берег мутными волнами

С безысходной грустью глухо ударяет.

Чу... хрустят и гнутся камыши речные,

Кто-то молодецки борется с волнами...

"Ты, Петруша?.." - тихо молвила Мария,

В темноту впиваясь робкими очами.

- "Я... скорее, Маша..." И на всё готовый

Ждал он, прислонившись. Жадно грудь дышала,

Полон был отваги взор его суровый,

И широкий ножик рученька сжимала.

Вот она... раскрылись жаркие объятья,

И уста слилися с нежными устами...

Вдруг во мгле глубокой раздались проклятья,

Глухо повторяясь дальними горами:

"Здравствуй, дочь! Не ждала гостя дорогого?..

Принимай и потчуй из руки дворянской!..

Принимай с почетом старика седого!.." -

Загремел, от злобы задыхаясь, Брянский.

Но уж было поздно: беглецы сокрылись!

Вот они безмолвно борются с волнами;

Вот кусты осоки тихо расступились,

И они исчезли, скрытые ветвями.

Он плывет за ними... старческой рукою

Волны-великаны смело рассекает...

Не доплыл боярин - скрылся под водою,

А над ним свой полог речка закрывает...

Из кустов прибрежных беглецы взирали,

Как погиб боярин, - но они и сами

В беспощадной битве силы потеряли;

Им не сладить снова с бурными волнами...

Между тем, разбужен криками ночными,

Ожил старый витязь - терем одинокий:

Закипел повсюду толками людскими,

Засиял огнями в темноте глубокой.

Над рекой собравшись тесною толпою,

Слуги рассуждали о беде великой:

Как бы лучше сладить с мачехой-судьбою,

Как поладить с речкой бурною и дикой.

Вдруг дворецкий вспомнил древнее преданье:

"Из воды возможно выкупить деньгами".

И сейчас же отдал слугам приказанье

Отворить подвалы ржавыми ключами.

По волнам мятежным лунный луч дробится,

И в кустах осоки гробовым рыданьем

Резкий ветер стонет и угрюмо злится,

Проносясь по листьям с тихим завываньем.

Заскрипели двери, сундуки с деньгами

Вынесли на берег; в волны голубые

Серебро со звоном падает горстями...

Глухо вторят звону струйки золотые...

Буря умолкает... речка голубая

Стихла понемногу грозными волнами,

И над ней, качаясь, тихо выплывает

Голова седая с мокрыми кудрями.

Вот и плечи видно... руки обнажились,

В серебристой пене борода мелькает...

Но опять седые волны расступились,

И река добычу скоро поглощает.

"Денег не хватило... больше нет спасенья..."

Над рекой рыдает бедная Мария,

Грудь ее волнует горе и мученья,

В голове мелькают мысли роковые:

"Я всему виною... я тебя убила... -

Шепчет дочь, поникнув в горе над водою. -

Там, в пучине влажной, там твоя могила...

Нет, я не расстанусь, мой отец, с тобою..."

И глухим рыданьем замер голос нежный.

Где ж она?.. Смотрите... вон она мелькает

Над пучиной темной, в пене белоснежной,

И в волнах угрюмых тихо исчезает.

Нет ее... Погибла бедная Мария!

Нет ее... Над нежной, русой головою

Глухо захлебнулись волны голубые

Влажной и холодной синей пеленою.

С той поры нередко полночью глухою

Над рекой слыхали тихие рыданья.

То боярин Брянский с дочкой молодою, -

Говорит народа робкое преданье, -

То боярин Брянский просит погребенья...

И спешит прохожий скорыми шагами

Прочь от страшной речки в мирное селенье

По тропинке, скрытой темными кустами.

1879