Песни Разбойников и о Разбойниках

* * *

Что пониже было города Саратова,

А повыше было города Царицына,

Протекала река матушка Камышенка,

Что вела-то за собою берега круты,

Круты-красны берега, луга зеленые,

Она устьицем впадала в Волгу-матушку,

Как по той ли реке матушке Камышенке

Выплывают ли стружочки есаульские,

На стружочках тех сидят гребцы бурлацкие

- Всё бурлаки, всё молодчики заволжские.

Хорошо все удальцы были наряжены:

На них шапочки собольи, верхи бархатны;

На камке у них кафтаны однорядочны;

Канаватные бешметы в нитку строчены,

Галуном рубашки шелковые обложены,

Сапоги на всех на молодцах сафьяновы.

Они веслами гребли да пели песенки,

К островочку среди Волги становилися:

Они ждали-поджидали губернатора,

Губернатора ли ждали астраханского.

Как возговорят бурлаки тут удалые:

«Еще что-то на воде у нас белеется?

Забелелися тут флаги губернаторски:

Кого ждали-поджидали, того ляд несет».

Астраханский губернатор догадался тут:

«Ой вы гой еси бурлаки, люди вольные!

Вы берите золотой казны что надобно,

Вы берите цветно платье губернаторско,

Вы берите все диковинки заморские,

Вы берите все вещицы астраханские!»

Как возговорят удалы люди вольные:

«Как твоя не дорога нам золота казна,

Нам не дорого ни платье губернаторско,

Нам не дороги диковинки заморские,

Нам не дороги вещицы астраханские -

Дорога нам твоя буйная головушка».

Буйну голову срубили с губернатора,

Они бросили головку в Волгу-матушку,

Сами молодцы ему тут насмехалися:

«Ты добре ведь, губернатор, к нам строгонек был,

Ты ведь бил нас, ты губил нас, в ссылку ссылывал,

На воротах жен, детей наших расстреливал!»

* * *

Вниз по матушке по Волге

По широкому раздолью,

По широкому раздолью

Поднималась бурь-погода.

Поднималась бурь-погода,

Погодушка немалая,

Погодушка немалая,

Немалая волновая,

Немалая волновая.

Ничего в волнах не видно,

Ничего в волнах не видно,

Только видно красну лодку,

Только видно красну лодку.

Красна лодочка краснеется,

Красна лодочка краснеется,

На гребцах шляпы чернеются,

На гребцах шляпы чернеются.

Сам хозяин во наряде,

Сам хозяин во наряде,

Во коричневом халате,

Во коричневом халате.

«Вы притроньте-ка, ребята.

Вы притроньте-ка, ребята,

Ко крутому бережочку,

Ко крутому бережочку,

Ко желтому ко песочку».

* * *

Не леса шумят,

Не дубровушка

Разыгралась волюшка

Атаманская,

Всё-то братская.

Все ли мы - братцы,

Все ли мы - родные,

Однокровные:

Спородила нас

Ночка темная,

Сосватала нас

Сабля вострая;

У нас сватушка

- Кистень-батюшка,

А свахонька наша

-Сабля вострая.

* * *

Ах доселева усов и слыхом не слыхать,

А слыхом их не слыхать и видом не видать,

А нонеча усы проявились на Руси,

А в новом Усольи у Строгонова.

Они щепетко по городу похаживают,

А кораблики бобровые, верхи бархатные,

На них смурые кафтаны,

С подпушечками с камчатними,

А и синие чулки, астраханские черевики,

А красные рубашки, косые воротники, золотые плетни.

Собиралися усы на царев на кабак,

А садилися молодцы во единый круг.

Большой усище и всем атамад,

А Гришка Мурышка, дворянский сын,

Сам говорит, сам усом шевелит:

«А братцы усы, удалые молодцы!

А и лето проходит, зима настает,

А и надо чем усам голову кормить,

На полатях спать и нам сытым быть.

Ах нуте-тко, усы, за свои промыслы!

А мечитеся по кузницам,

Накуйте топоры с подбородышами,

А накуйте ножей по три четверти,

Да и сделайте бердыши

И рогатины и готовьтесь все.

Ах знаю я крестьянина, богат добре,

Живет на высокой горе, далеко в стороне,

Хлеба он не пашет, да рожь продает,

Он деньги берет да в кубышку кладет,

Он пива не варит и соседей не поит,

А прохожих-то людей ночевать не пушат,

А прямые дороги не сказывает.

Ах надо-де к крестьянину умеючи идти:

А по полю идти - не посвистывати,

А и по бору идти - не покашливати,

Ко двору его идти - не пошаркивати.

Ах у крестьянина-то в доме борзые кобели

И ограда крепка, избушка заперта,

У крестьянина ворота крепко заперты».

Пришли они, усы, ко крестьянскому двору,

А хваталися за забор да металися на двор.

Ах кто-де во двери, атаман в окно:

А и тот с борку, иной с борку,

Уж полна избушка принабуркалася,

А Гришка Мурышка, дворянский сын,

Сел впереди под окном,

Сам и локоть на окно, ноги под гузно,

Он сам говорит и усом шевелит:

«А и ну-тко ты, крестьянин, поворачивайся!

А и дай нам, усам, и попить и поесть,

И попить и поесть и позавтракати».

Ох метался крестьянин в большой анбар;

И крестьянин-ат несет пять пудов толокна,

А старуха-то несет три ушата молока.

Ах увидели усы, молодые молодцы,

А и кадь большу, в чем пива варят.

Замешали молодцы они теплушечку,

А нашли в молоке лягушечку.

Атаман говорит:

«Ах вы, добры молодцы, вы не брезгуйте!

А и по-нашему, по-русски,- холоденушка».

Они по кусу хватили - только голод заманили,

По другому хватили - приоправилися,

Как по третьему хватили - ему кланялися:

«А спасибо те, крестьянин, на хлебе на соли,

И на кислом молоке, на овсяном толокне,

Напоил нас, накормил, да и животом надели.

Надели ты нас, усов, по пятидесят рублев,

А большому атаману полтораста рублев».

А крестьянин-ат божится:

«Право, денег нет».

А старуха ратится:

«Ни полушечки».

А дурак на печи, что клеит, говорит:

«А братцы усы, удалы молодцы!

А и есть-де ведь у батюшки денежки,

А и будет вас, усов, всех оделять,

А мне-де, дураку, не достанется;

А всё копит зятьям, растаким матерям».

А проговорит усище, большой атаман:

«Братцы усы, за свои промыслы!

Ох, ну-тко, Афонас, доведи его до нас!

Ах, ну-тко, Агафон, да вали его на огонь!

А берите топоры с подбородышами,

Ах колите заслон да щепайте лучину,

Добывайте огонь, кладите на огонь середи изб"

Валите крестьянина брюхом в огонь,

А старуху валите <...> на огонь».

Не мог крестьянин огня стерпеть,

Ах стал крестьянин на огонь <...>,

Побежал крестьянин в большой анбар,

Вынимал из-под каменя с деньгами кубышечку

Приносил крестьянин, да бряк на стол:

«Вот вам, усам, по пятидесят рублев,

А большому-то усищу полтораста рублев».

Вставали усы, они крестьянину кланяются.

Да спасибо те, крестьянин, на хлебе на соли,

И на овсяном толокне, и на кислом молоке,

Напоил нас, накормил, животом наделил.

Ах мы двор твой знаем и опять зайдем,

И тебя убьем, и твоих дочерей уведем,

А дурака твоего в есаулы возьмем».

* * *

Хороша наша деревня,

Только улица грязна.

Хо-хо! О-хо-хо!

Только улица грязна!

Хороши наши ребята,

Только славушка худа.

Хо-хо! О-хо-хо!

Только славушка худа!

Величают нас ворами,

Всё разбойничками.

Хо-хо! О-хо-хо!

Все разбойничками!

Мы не воры, мы не плуты,

Не разбойнички.

Хо-хо! О-хо-хо!

Не разбойнички!

Государевы мы люди,

Рыболовнички.

Хо-хо! О-хо-хо!

Рыболовнички!

Мы ловили эту рыбу

По сухим по берегам.

- Хо-хо! О-хо-хо!

По сухим по берегам!

По сухим по берегам

- По амбарам, по клетям.

Хо-хо! О-хо-хо!

По амбарам, по клетям!

Как у дяди у Петра

Заловили осетра.

Хо-хо! О-хо-хо!

Заловили осетра!

Заловили осетра

- Белогривого коня.

Хо-хо! О-хо-хо!

Белогривого коня!

Как у тетки у Арины

Заловили три перины.

Хо-хо! О-хо-хо!

Заловили три перины!

А у кума у Степана

Унесли горшок сметаны.

Хо-хо! О-хо-хо!

Унесли горшок сметаны!

Заловили сорок щук,

Из которых шубы шьют.

Хо-хо! О-хо-хо!

Из которых шубы шьют!

Заловили мы белугу,

Что калачиком рога!

Хо-хо! О-хо-хо!

Что калачиком рога!

Вот за эфтаки дела

Посадили в кандала.

Хо-хо! О-хо-хо!

Посадили в кандала!

Посадили на неделю,

Продержали круглый год.

Хо-хо! О-хо-хо!

Продержали круглый год!

* * *

Из-под кустышка было ракитова,

Из-под камешка было серого,

Протекала-то-де речка быстрая,

Речка быстрая, вода холодная.

Во этой речке быстроей, в воде холодноей

Красна девушка она мылася,

Бедна белилася.

Она мылась, слезно плакала,

Красоты она своей дивилася:

«Красота ли ты моя, красоточка!

Ох ты счастье ли мое, счастьице!

Талану-участи доля горькая!

На роду ли-то да мне написано,

На делу ли-то да мне досталося,

В жеребьи ли мне сповыпала:

Женихов ли про меня не было?

Сватовья ли на мне не сватались?

Из бояр-то ли да сватались бояра,

Из купцов-то ли сватались на мне купцы,

Из крестьян-то ли сватались молодчики.

Как ныне отдал меня родной батюшко,

Просватала родна матушка

Как за вора да за разбойника,

За ночного да подорожника.

Со вечера да он коня седлал,

Со полуночи в разбой съезжал,

К утру-светичку домой въезжал.

Он кричит-зычит собачьим голосом:

«Ты ставай-ко-ся, жена немилая!

Немилая жена, постылая,

Добывай огня скорехонько,

Затопляй-ко печь крутехонько,

Уж ты грей-ко-ся воду ключавую,

Уж ты мой-ко-ся платье кровавое,

Кровавое платье, разбойницкое».

Я ставала млада скорешенько,

Топила печку крутешенько,

Я нагрела воды ключавоей,

Я стирала платье кровавое.

Перву вымыла я, не раздернула,

Втору вымыла, да развернула,

Нашла эту рубашеньку, знакомую,

Знакомую рубашечку, приметную.

Закричала я громким голосом,

Закричала я, сама заплакала:

«Ой ты гой еси, ладо немилое,

Немилый и постылый!

Ты почто убил моего брата любимого?

Своего шурина постылого?»

- «Не я убил твоего брата любимого,

Своего шурина постылого;

Не я убил - убила темна ноченька,

Подстрелила калена стрела».

* * *

По край моря, моря синего,

По край моря ай веряжского,

По край синего моря веряжского,

Там стояла да хоромина некрытая,

А некрытая хоромина, немшоная.

Там жила-была вдова благочестивая,

Было у вдовушки девять сынов,

Во десятыих была одинакая дочь.

И эти все сынова в разбой пошли,

Оставалася дочка единёшенька.

Как из-за синего моря веряжского

Наехали на дочку к нею сватова,

Она выдала дочку за синё море,

За этого за гостя за торгового.

Она там год жила - не стоснулася.

Другой жила -в уме не было,

На третий на годочек стосковалася,

Она у мужа у света подавалася,

У всей семьи сдоложилася.

Состроил ей муж червончатой кораб,

Он нос делал по-змеиному,

Корму делал по-звериному,

Нос грузил чистым серебром,

Середочку грузил красным золотом,

Корму грузил скатным жемчугом,

Они сели с мужем в лодочку и поехали.

Тут не темная ноченька сустигла их,

Не частый дождики обсыпали

Наехали воры-разбойники,

Они гостя торгового зарезали,

Зарезали и в воду бросили,

Они жёночку-рязаночку в полон брали,

В полон брали, обесчестили.

Все эти разбойнички спать легли,

Меньший разбойничек не спит, не лежит.,

Не спит, не лежит, думу думает,

У жёночки-рязаночки выспрашивает:

«Скажи, жёночка-рязаночка, с коей орды,

С коей орды, с коей страны?»

- «Уж мы жили-жили по край моря,

По край синего моря веряжского,

Там стояла хоромина некрытая,

Некрытая хоромина, немшоная.

Во той было хоромине некрытоей

Жила-была вдова благочестивая.

Было у вдовушки девять сынов,

Во десятыих была одинакая дочь.

У ней все сынова во разбой пошли,

Оставалася дочка одинешенька.

Из-за синего моря веряжского

Наехали на дочку к ней сватова,

Она выдала дочку за синё море,

За этого за гостя за торгового».

Тут разбойничек расплакался.

«Вы ставайте-ко, братцы родимые!

Мы не гостя торгового зарезали,

Зарезали и в воду бросили,

Мы зарезали зятя любимого.

Не жёночку-рязаночку в полон брали,

В полон брали и обесчестили,

Обесчестили сестрицу родимую».

Ты взойди-ка, красно солнышко,

Над горой взойди над высокой,

Над дубровушкой взойди над зеленою,

Над полянушкой взойди над широкою,

Обогрей-ка нас, добрых молодцев,

Добрых молодцев, сирот бедныих.

Сирот бедныих, солдат беглыих,

Солдат беглыих, беспачпортныих!

Как по Волге, Волге-матушке,

Повыше было села Лыскова,

Пониже села Юркина,

Против самого села Богомолова,

Вытекала тут быстра речушка,

По прозванью речка Кержинка;

По речушке бежит лодочка,

Бежит-то лодочка не ловецкая,

Не ловецкая - молодецкая,

Молодецкая, воровская, косная;

Посередь лодки стоит деревцо,

На деревце бел тонкий парус,

Под парусом бел тонкий шатер,

Под шатром лежит дорогая кошма,

Под кошмой лежит золота казна,

На казне лежит платье цветное,

На платьице сидит девица;

Сидит девица - призадумалась,

Призадумавши, пригорюнивши,

- Нехорош-то ей сон привиделся:

Атаманушке быть зарезану,

Есаулушке быть повешену,

Молодцам-гребцам во тюрьме сидеть,

А мне, девушке, быть на волюшке,

На родимой на своей сторонушке,

У своего батюшки и у матушки.

* * *

Как светил да светил месяц во полуночи,

Светил в половину;

Как скакал да скакал добрый молодец

Без верной дружины.

А гнались да гнались за тем добрым молодцом

Ветры полевые;

Уж свистят да свистят в уши разудалому

Про его разбои.

А горят да горят по всем по дороженькам

Костры стражевые;

Уж следят да следят молодца-разбойника

Царские разъезды;

А сулят да сулят ему, разудалому,

v В Москве белокаменной каменны палаты.

* * *

Не шуми, мати зелёная дубровушка,

Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати!

Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти,

Перед грозного судью - самого царя.

Еще станет государь-царь меня спрашивать:

«Ты скажи, скажи, детинушка, крестьянский сын,

Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал.

Еще много ли с тобой было товарищей?»

- «Я скажу тебе, надежа православный царь,

Всее правду скажу тебе, всю истинну,

Что товарищей у меня было четверо:

Еще первый мой товарищ - темная ночь;

А второй мой товарищ - булатный нож;

А как третий-от товарищ - то мой добрый конь;

А четвертый мой товарищ - то тугой лук;

Что рассыльщики мои - то калены стрелы».

Что возговорит надежа православный царь:

«Исполать тебе, детинушка, крестьянский сын,

Что умел ты воровать, умел ответ держать!

Я за то тебя, детинушка, пожалую

Середи поля хоромами высокими -

Что двумя ли столбами с перекладиной».