ЯЗЫК РАССКАЗОВ ЧЕХОВА

Чехов пишет языком простым и ясным, понятным любому слою читателей. Простота языка (простота, но не упрощение)-результат огромной, напряжённой работы автора. Это раскрывает сам Чехов, говоря: «Искусство писать состоит, собственно, в искусстве вычёркивать плохо написанное». Этими словами он как бы перекликается с знаменитым скульптором Роденом, который на вопрос, как он создаёт свои скульптуры, иронически разъяснял, что он делает это очень «просто»: берёт кусок мрамора и удаляет в нём всё лишнее.

Процесс обработки языка идёт у Чехова двумя путями. С одной стороны, он стремится к отбору наиболее «нужных», т. е. точных и выразительных слов. В связи с этим он беспощадно борется со штампами языка и избитыми выражениями. Он заставляет своего героя Треплева (пьеса «Чайка») писать и рассуждать так: «Афиша на заборе гласила... Бледное лицо, обрамлённое тёмными волосами...» Гласила, обрамлённое... Это бездарно. (Зачёркивает.) Начну с того, как героя разбудил шум дождя, а остальное всё вон».

С другой стороны, Чехов стремится к созданию простых синтаксических форм. Давая советы молодому Горькому, он указывал, что нужно как можно меньше давать определений к именам существительным, ибо они рассеивают внимание читателя и заслоняют главное. В сентябре 1899 г. он писал Горькому: «Ещё совет: читая корректуру, вычёркивайте, где можно, определения существительных и глаголов. У вас так много определений, что вниманию читателя трудно разобраться, и он утомляется. Понятно, когда я пишу «человек сел на траву»; это понятно, потому что ясно и не задерживает внимания. Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: «высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородкой сел на зелёную, уже измядую пешеходами траву, сел, бесшумно, робко и пугливо оглядываясь». Это не сразу укладывается в мозгу, а беллетристика должна укладываться сразу, в секунду».

Сравнения, метафоры Чехова всегда новы, неожиданны и полны свежести; писатель умеет обратить внимание на какую-то новую сторону предмета, известную всем, но подмеченную как художественное средство лишь особым зрением художника.

Вот шум дождя в описании Чехова: «Он (дождь.- Ред.) и рогожа как будто поняли друг друга, заговорили о чём-то быстро, весело и препротивно, как две сороки» («Степь»). Вот слова из описания ночной прогулки у реки; «Какой-то мягкий махровый цветок на высоком стебле нежно коснулся моей щеки, как ребёнок, который хочет дать понять, что не спит» («Агафья»). Вот ещё пример образного сравнения, взятый из записной книжки Чехова: «Почва такая хорошая, что если посадить в землю оглоблю, вырастет тарантас».

Словарное богатство Чехова колоссально. Он знаток профессионального жаргона, и читатель безошибочно, даже не предупреждённый автором, узнаёт по языку профессию и социальное положение персонажа рассказа: солдата, приказчика, моряка, монаха или врача. При этом индивидуализация языка доведена до такого совершенства, что язык персонажа даёт возможность читателю представить образ человека во всей его живой, ощутимой конкретности. Некоторые из рассказов Чехова целиком построены на профессиональной речи: «Хирургия», «Поленька», «Свадьба» и др. Однако и здесь Чехов проявляет огромное чувство художественной меры, давая только типическое.

В языке Чехова много музыкальности, ритмичности. Этот ритмический строй речи усиливает впечатление от изображаемого предмета, создаёт настроение. Так, в «Степи», чудесной лирической повести без фабулы и интриги, Чехов добивается того, что читателю передаётся чувство тоски от ощущения бескрайности степи. Разгадка этой поэтической тайны лежит в музыкальности прозы Чехова, в мастерстве Чехова-стилиста.

Обратим внимание ещё на одну особенность его рассказов, метко охарактеризованную Л. Н. Толстым: «Чехова как художника нельзя даже сравнить с прежними русскими писателями - с Тургеневым, Достоевским или даже со мною. У Чехова своя собственная форма... Смотришь - человек будто без всякого разбора мажет красками, какие попадаются ему под руку, и никакого как будто отношения эти мазки между собою не имеют, но отойдёшь, посмотришь - ив общем получается удивительное впечатление: перед вами яркая неотразимая картина».

Чехов, действительно, любит писать «мазками» - особыми яркими, правдивыми деталями, свежими и одновременно типичными, минуя последовательное и всестороннее описание предмета, явления или картины природы. Эта манера проводится им во всей системе художественных средств произведения.

К этому он прибавляет нередко приём - описывать не столько самое явление, сколько впечатление от предмета или явления. В целом всё это создаёт своеобразный творческий метод углублённого реализма, сходный, между прочим, с методом художника-пейзажиста Левитана, который тоже старался отыскать в каждом пейзаже свой мотив, своё впечатление.

Чехов - один из крупнейших русских реалистов.

О силе чеховского реализма говорит то внимание, которое уделял творчеству Чехова В. И. Ленин. Владимир Ильич, по свидетельству А. И. Ульяновой-Елизаровой, очень любил Чехова. Мы уже  упоминали о том впечатлении, которое произвела на него «Палата № 5». Образ героини в новелле «Душечка» Ленин использовал в статье «Социал-демократическая душечка».

Образ унтера Пришибеева Чехова по силе сатирической выразительности и широте обобщения может быть поставлен рядом с лучшими сатирическими образами Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Имя унтера Пришибеева стало нарицательным.