УЗНИК

Сижу за решеткой в темнице сырой.

Вскормленный в неволе орел молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюет под окном,

Клюет, и бросает, и смотрит в окно,

Как будто со мною задумал одно;

Зовет меня взглядом и криком своим

И вымолвить хочет: «Давай улетим!

Мы вольные птицы; пора, брат, пора

Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края,

Туда, где гуляем лишь ветер... да я!»

1822 г.

Начинается стихотворение простым и спокойным изображением обстановки. В первом четверостишии выясняется, что речь идет от лица узника... Во втором четверостишии все внимание сосредоточено на орле, клюющем кровавую пищу, и на призывном его крике. Все это пока передано спокойным, повествовательным тоном...

Но со слов «Давай улетим!» начинается резкий перелом в общем тоне стихотворения. Спокойный рассказ об узнике и его «грустном товарище», орле, стремительно переходит в страстный, волнующий призыв к свободе. Он крепнет, ширится, нарастает, опираясь на трехкратное повторение одного и того же слова «туда... туда... туда». И разрешается на высокой ноте гордого утверждения: «лишь ветер... да я!»

Мы видим привычное для Пушкина членение стихотворения на две части, но на этот раз не приемом «контраста», а приемом постепенного, возрастающего усиления чувства. Эти двенадцать строк нельзя, поэтому прочесть вслух, не повышая голоса к концу.

(Из книги Вс. Рождественского «Читая Пушкина».)